В литературе, посвященной Отечественной войне 1812-го года, непременно встречается слово «партизан». Обычно считается, что партизан – это бородатый мужик, поддевающий на вилы французского «мусью». Никакого «верхнего» начальства над собою такой мужик не признаёт, чем и даёт подпитку негативного термина «партизанщина». Разумеется, ничего истинного в таком образе не было. Партизаны имели и собственное командование и даже самодельное оружие, кроме вил — охряпники, ошарашники, пыряла с зубом. Но повествование пойдёт не совсем о них.
Первыми партизанскими подразделениями в годы Отечественой войны 1812 года назывались и части регулярной армии, предназначенные для действий в неприятельском тылу и подчиненные главному командованию. «Партизанщиной» в таких отрядах и не пахло. Дисциплина была железная, действовали они по единому плану. Для выполнения поставленных боевых задач они использовали специальное оснащение, вооружение и тактику. В современной терминологии для подразделений такого рода используется другое название – «спецназ».
Из отцов-командиров «спецназа» Отечественной войны 1812 года наиболее известны такие, как Сеславин, Дорохов, Вадбольский, Фонвизин, князь Кудашев и, конечно же, Денис Давыдов. А мы расскажем о другом человеке, жизнь которого, как писал современник, «яркостью и краткостью своею подобна была стремительному проблеску метеора в ночном небе…» Звали его Александр Самойлович Фигнер.
Начало русской ветви старинного рода Фигнеров положил остзейский барон Фигнер фон Рутмерсбах, поступивший на службу к Петру Великому. Сын его, Самуил Самуилович, баронского титула не наследовал и фамилию получил усечённую – просто Фигнер.
Сыновей у Самуила Самуиловича было трое. Старшего он любил, младшего тоже, а вот среднего – Сашу – почему-то невзлюбил и неустанно потчевал его розгами…
Исполняя родительскую волю, Александр Фигнер пошел учиться во 2-й Кадетский корпус. В 1805 году он получил офицерский чин, а спустя недолгое время, был назначен в особый десантный полк и отбыл с эскадрой Сенявина в Средиземное море.
Тогдашние морские походы мало напоминали развлекательные круизы. На парусниках царили неимоверная теснота, сырость, «удобства» были самыми незатейливыми, качество пищи весьма дурным. Отсюда неизбежные болезни, которые, случалось, наносили флотам потери, сравнимые с боевыми. Заболел и прапорщик Фигнер. Офицера свезли на берег, а позже всяческие случайности забросили его в Милан.
Тут-то в первый раз и сказались особые таланты будущего партизана: феноменальная зрительная память и редкие способности к изучению языков. На родину Фигнер привез отличное владение итальянским, а в придачу к тому техническую диковину: сделанное в виде трости почти бесшумное пневматическое ружье страшной убойной силы…
В 1809 году, после почти двухлетнего перемирия, возобновилась очередная русско-турецкая война. Фигнер – на Дунайском театре. Командуя батареей из восьми стволов, он участвует во многих больших и малых «делах», и в том числе во взятии крепости Туртукай… В один из дней, когда велась подготовка к штурму крепости Рущук, возник вопрос о снятии точных размеров крепостного рва. Дело это было крайне рискованным. Но ничего не попишешь, кому-то всё равно нужно идти. Офицеры собрались метнуть по сему поводу жребий, но поручик Фигнер к общему удивлению вызвался добровольцем.
Вечером поручик ушел, а к утру вернулся весь перемазанный грязью и вручил командованию бумагу с цифрами. Наградой ему стал орден Святого Георгия 4-й степени. А потом было тяжёлое ранение в грудь и долгое лежание в госпитале… В 1810 году генерал Каменский отправил поручика Александра Фигнера на поправку домой. Фигнер-старший на тот момент состоял уже в должности псковского вице-губернатора и встретил сына с распростертыми объятиями. Куда-то делась его ранняя нелюбовь к сыну. И Александра отец тут же представил губернатору.
Потом поручик артиллерии и сам повадился ездить в губернаторский дом. Четыре дочки губернатора Бибикова были одна другой краше; к тому же, за каждой маячило весьма неплохое приданое. Но случилась беда. По доносу петербургского ревизора губернатор Бибиков был обвинен в служебных злоупотреблениях и заключен под стражу. Постановление государя было кратким и безжалостным: «Взыскать с оного Бибикова тридцать тысяч рублей».
Сумма огромная. Семью ждало разорение. Блистательных женихов как ветром сдуло. Спасаясь от позора, губернаторская супруга с дочками покинула город и поселилась у себя в деревне. Некоторым временем позже в эту деревню прибыл штабс-капитан Александр Фигнер, чтобы просить руки младшей дочери Бибикова, Ольги.
Александр и Ольга обвенчались. А вскоре войска Бонапарта перешли реку Неман…
Год 1812-й, месяц июнь. Капитан Александр Фигнер снова в строю, на сей раз ему вверена 3-я лёгкая рота 11-й артиллерийской бригады. Тринадцатого июля случилось жаркое дело близ Островно, где рота понесла большие потери, затем был упорный бой на «Лубенском перекрестке», там батарейцы порою дрались врукопашную; затем, наконец, Бородино, где фигнеровские пушки тоже работали вполне исправно…
Первого сентября в деревне Фили, в избе крестьянина Фролова состоялся военный совет, по результатам которого Кутузов принял решение оставить Москву. Но после военного совета к нему на приём прорвался молодой капитан артилерии с «георгием» в петлице… Второго сентября русская армия, пройдя через Москву, стала в шестнадцати верстах от неё, у деревни Панки. В эту же ночь Фигнер… исчез. А следующей ночью взлетел на воздух самый крупный в Москве пороховой склад. С этой диверсии началась московская эпопея диверсанта Фигнера. Он остался в Москве, в гражданской одежде. Перемещался по городу, собирал сведения о неприятеле и выискивал удачу, чтобы убить самого Наполеона.
«Весьма скоро, – писал историк, – в развалинах пылающей столицы французы почувствовали методическую войну какого-то отважного и скрытого мстителя. Вооруженные партии… делали засады, нападали на захватчиков, особенно по ночам. Так Фигнер начал истреблять неприятелей с набранной им сотней удальцов».
– Хотелось мне пробиться к Бонапарту, – рассказывал Александр Самойлович. – Но каналья-гвардеец, стоявший на часах, шибко ударил меня прикладом в грудь… Я был схвачен и долго допрашиваем, потом стали за мной присматривать, и я почёл за лучшее покинуть Москву. Диверсионная работа в тылу оказалась продуктивной, и это оценило высокое начальство Фигнера.
Вскоре по личному распоряжению Кутузова Александр Фигнер получил под начало небольшой кавалерийский отряд. Немногим позже подобные отряды возглавили гвардии капитан Сеславин и полковник князь Кудашев (зять Кутузова). «В короткое время, – писал Ермолов, – ощутительна была принесенная ими польза. Пленные в большом количестве приводились ежедневно… На всех сообщениях являлись отряды партизанов; жители… сами взяв оружие, присоединялись к ним толпами. Фигнеру первому справедливо можно приписать возбуждение поселян к войне, которая имела пагубные для неприятеля следствия».
Способность Фигнера к перевоплощениям была поразительна. Вот он – блестящий лейтенант корпуса Мюрата – свободно заезжает в неприятельский лагерь, болтает с офицерами, прогуливается между палаток… А вот он же – сгорбленный старик, помогающий себе при ходьбе толстой палкой; а внутри палки – то самое пневматическое ружье, не раз уже применённое…
Английский наблюдатель при главной квартире русской армии генерал Вильсон доносил своему начальству: «Капитан Фигнер прислал в лагерь ганноверского полковника, двух офицеров и двести солдат, которых он взял в шести верстах от Москвы, и, по рассказам полковника… убил четыреста человек, заклепал шесть орудий и взорвал шесть зарядных ящиков…»
Это лишь один эпизод, подобных которому были десятки. Но самое славное дело состоялось 28 ноября при деревне Ляхово близ Вязьмы, когда Фигнер, Давыдов и Сеславин, поддержанные казаками Орлова-Денисова, вынудили к сдаче корпус генерала Ожеро. Кутузов писал: «Победа сия тем более знаменита, что в первый раз в продолжение нынешней кампании неприятельский корпус положил перед нами оружие». Положил перед партизанами!
Доставить победную реляцию в Петербург Кутузов поручил самому Фигнеру. В сопроводительном письме на высочайшее имя среди прочих имелись такие строки: «Доставитель сего… всегда отличался редкими военными способностями и великостью духа, которые известны не токмо нашей армии, но и неприятельской».
Император пожаловал партизана-диверсанта чином подполковника с переводом в гвардейскую артиллерию, назначил в собственную свиту флигель-адъютантом. Александр Фигнер ничего для себя не просил, но, когда представилась возможность, обратился к императору с просьбой о помиловании своего тестя. Император не отказал.
Вскоре был подписан высочайший указ: «Во уважение отличных заслуг лейб-гвардии подполковника Фигнера, зятя бывшего псковского губернатора… под судом находящегося, всемилостивейше прощаем его, Бибикова, и освобождаем от суда и всякого по оному взыскания».
Лейб-гвардии подполковнику было тогда двадцать пять лет. А жить ему оставалось неполных одиннадцать месяцев. Первого октября 1813 года в семи верстах от немецкого города Дессау фигнеровский отряд (пятьсот человек) встретился с авангардом корпуса Нея, принял неравный бой и практически весь полёг, прижатый к Эльбе…
Ней распорядился отыскать Фигнера. Хотел посмотреть на него. Солдаты и офицеры перевернули каждого мертвеца, но Фигнера не нашли. Не нашли его и среди раненых. Не нашли и среди немногих пленных. Фигнер пропал, растворился, как будто его и не было…