В 1982 году Ларри Уолтерс, житель Лос-Анджелеса, несостоявшийся пилот, решил осуществить давнюю мечту – полететь, но не на самолете.
Он задумал и осуществил собственный способ путешествовать по воздуху:
привязал к садовому стулу две дюжины метеорологических шаров, наполнил их гелием, уселся в кресло, взяв запас бутербродов, пиво и духовое ружьё и перочинным ножом отрезал веревку, привязанную к бамперу его пикапа и удерживавшую кресло.
Метеорологческий шар – это вам не простой воздушный шарик. Крупный шар способен поднимать в стратосферу научную аппаратуру, не самую лёгкую, надо заметить. Потому две дюжины шаров для не самого массивного Ларри – это был очевидный перебор, но он тогда этого не знал.
Ларри собирался плавно подняться всего метров на сто-двести, однако кресло рвануло вверх как ракета. Ружьё, нож и всё, что не было крепко зафиксировано, посыпалось на землю.
Соседи наблюдали полёт Ларри пока его стратостат не превратился в точку и совсем не скрылся из виду на фоне кучевых облаков. Звонить ли 911? Зачем? Человек улетел. Летать не запрещено. Закон не нарушен. Насилия не было. Америка – свободная страна. Хочешь летать – лети хоть к чертовой матери.
Часа через четыре диспетчер ближнего аэропорта слышит доклад пилота с заходящего лайнера:
– Да, кстати, парни, вы в курсе, что у вас тут в посадочном эшелоне какой-то ч(м)ydак летает на садовом стуле?
– Что-что? – переспрашивает диспетчер, галлюцинируя от переутомления.
– Летает, говорю. Вцепился в свой стул. Всё-таки аэропорт, я и подумал, мало ли что…
– Командир, – поддаёт металла диспетчер, – у вас проблемы?!
– У меня? – Никаких, всё нормально.
– Вы не хотите передать управление второму пилоту?
– Зачем? – изумляется командир. – Вас не понял.
– Борт 1419, повторите доклад диспетчеру!
– Я сказал, что у вас в посадочном эшелоне какой-то кретин летает на садовом стуле. Мне не мешает. Но ветер, знаете ли…
Диспетчер врубает громкую трансляцию. У старшего смены квадратные глаза. В начало полосы с воем мчатся пожарные и скорая помощь. Полоса очищена, движение приостановлено: экстренная ситуация. Лайнер садится в штатном режиме. По трапу взбегают фэбээровец и психиатр.
В это время поступает напористый доклад со следующего борта:
– Да какого ещё хрена тут у вас человек на своих шарах путь загораживает!? Вы вообще за воздухом следите?!
В диспетчерской тихая паника. Неизвестный психотропный газ над аэропортом.
– Спокойно, кэптен. А кроме вас, его кто-нибудь видит?
– Мне что, бросить штурвал и идти в салон опрашивать пассажиров, кто из них ослеп?!
– Почему вы считаете, что они могут ослепнуть? Какие ещё симптомы расстройств вы можете назвать?
– Земля, я ничего не считаю, я просто сказал, что эта летающая фигня на верёвочках работает воздушным заградителем. А расстройством я могу назвать работу с вашим аэропортом.
Диспетчер трясет головой и выливает на неё кофе, перепутав руки, чашечку кофе и стакан воды: он утерял самоконтроль.
Третий самолет – уже сама вежливость и спокойствие:
– Да, и хочу поделиться с вами тем наблюдением, джентльмены, что удивительно нелепо и одиноко выглядит на этой высоте человек без самолёта.
– Вы в каком смысле??!!
– О-о-о… И в прямом, и в философском… и в аэродинамическом.
В диспетчерской пахнет крутым первоапрельским розыгрышем, но календарь дату не подтверждает.
Четвёртый борт леденяще вежлив:
– Земля, докладываю, что только что какой-то парень чуть не влез ко мне в левый двигатель, создав угрозу аварийной ситуации. Не хочу засорять эфир при посадке. По завершении полета обязан составить письменный доклад.
Диспетчер смотрит в воздушное пространство взглядом Медузы Горгоны, убивающей всё, что движется.
– …И скажите студентам, что если эти идиоты будут праздновать Хэллоуин рядом с посадочной глиссадой, то это добром не кончится! – просит следующий.
– Сколько их?
– А я почем знаю?
– Спокойно, борт. Доложите по порядку. Что вы видите?
– Посадочную полосу вижу хорошо.
– К чёрту полосу!
– Не понял? В смысле?
– Продолжайте посадку!
– А я что делаю? Земля, у вас там всё в порядке?
– Доложите – вы наблюдаете неопознанный летательный объект?
– А чего тут не опознать-то? Очень даже опознанный.
– Что это?
– Человек.
– Он что, суперйог какой-то, что там летает?
– А я почем знаю, кто он такой.
– Так. По порядку. Г д е вы его видите?
– У ж е не вижу.
– Почему?
– Потому что улетел.
– Кто?
– Я.
– Куда?
– Земля, вы с ума сошли? Вы мозги включите! Я захожу к вам на посадку!
– А человек где?
– Который?
– Который летает!!!
– Это что… вы его запустили? А на хрена? Я не понял!
– Он был?
– Летающий человек?
– Да!!!
– Конечно, был? Что я, псих?!
– А сейчас?
– Мне некогда за ним следить! Откуда я знаю, где он! Напустили чёрт-те кого в посадочный эшелон и ещё требуют следить за ними! Плевать мне, где он сейчас болтается!
– Спокойно, кэптен. Вы можете его описать?
– Идиот на садовом стуле!
– А почему он летает?
– Да потому что он идиот! Вот поймайте и спросите, почему он, мать его, летает!
– Что его в воздухе-то держит? – в отчаяньи надрывается диспетчер. – Какая факинговая сила? Какое летательное средство??? Не может же он на стуле летать!!!
– Так он привязал свои шары к стулу и висит на них.
Далее следует недолгая ненормативная словесная дуэль и непереводимая игра слов, потому что обоим не до смеха: пилот всё видит и понимает, но его внимание и экипаж заняты посадкой лайнера, а диспетчер ничего не понимает потому, что знает только то, что ему говорят пилоты и то, что вообще-то такого не может быть, с последних слов так он вообще понял, что воздухоплаватель привязал яйца к стулу,
и требует объяснить причину подъёмной силы этого сексомазахизма,собрав в кулак всё своё оставшееся до сих пор благоразумие, спрашивает:
– Его что, Богоматерь в воздухе за яйца держит, что ли?!
– Ну, маньяк! – сквозь зубы мимо микрофона процедил пилот, – даже на работе и в такую минуту не может об этом не думать!
Но тут пилот собрал в кулак всю свою субординацию:
– Сэр, я придерживаюсь традиционной сексуальной ориентации, и не совсем вас понимаю, сэр, – политкорректно отвечает борт. – Он привязал к стулу воздушные шарики, сэр. Видимо, они надуты лёгким газом.
– Откуда у него шарики?
– Это вы мне?!
– Простите, кэптен. Мы просто хотим проверить. Вы можете его описать?
– Ну, парень. Нестарый мужчина. В шортах и рубашке.
– Так. Он белый или черный?
Это, конечно, сейчас имеет решающее значение, именно от этого зависит, выпускать шасси или заходить на второй круг… Пилот, после небольшой паузы всё-таки говорит:
– Он синий.
– Кэптен? Что значит синий?!… (Наверное, инопланетянин? – пронеслось у диспетчера)
Такого тупого и настырного диспетчера пилоту встречать ещё не приходилось и его прорвало:
– Вы знаете, какая тут температура за бортом?! Попробуйте сами полетать без самолёта!!!
Этот радиообмен в сумасшедшем доме идёт в ритме рэпа. Воздушное движение интенсивное. Диспетчер просит таблетку от шизофрении. Прилётные рейсы адресуют на запасные аэропорты. Вылеты задерживаются.
…На радарах – ничего: человек маленький и не железный, шарики маленькие и резиновые. Связываются с авиабазой. Объясняют и клянутся: врач в трубку подтверждает. Поднимают истребитель.
…Наш воздухоплаватель в преисподней над бездной, в прострации от ужаса, околевший и задубевший,судорожно дыша ледяным разрежённым воздухом, предсмертным взором пропускает рядом ревущие на снижении лайнеры.Он слипся и смёрзся воедино со своим крошечным креслицем, его качает и таскает, и сознание закуклилось.
Очередной рёв раскатывается громче и рядом – в ста метрах пролетает истребитель. Голова лётчика в просторном фонаре с любопытством вертится в его сторону.
Вдали истребитель закладывает разворот, и на обратном пролёте пилот крутит пальцем у виска. Этого наш бывший лётчик-курсант стерпеть не может, зрительный центр в мёрзлом мозгу передаёт команду на впрыск адреналина, сердце толкает кровь, – и он показывает пилоту средний палец.
– Живой, – докладывает истребитель на базу.
Поднимают полицейский вертолёт.
А вечереет… Темнеет! Холодает. И вечерним бризом шары медленно сносит к морю. Из вертолёта орут и машут! За шумом, разумеется, ничего не слышно. Сверху пытаются подцепить его крюком на тросе, но мощная струя от винта сдувает шары в сторону, креслице болтается враскачку, как бы не вывалился! И спасательная операция завершается по его собственному рецепту. Вертолёт возвращается со снайпером, слепит со ста метров прожектором, и снайпер простреливает верхний зонд. И второй. Смотрят с сомнением. Снижается? Внизу уже болтаются все береговые катера. Вольная публика на произвольных плавсредствах наслаждается зрелищем и мешает береговой охране. Головы задраны, и кто-то уже упал в воду. Третий шарик с треском лопается, и снижение грозди делается явным. На пятом простреленном шаре наш парень с чмоком и брызгами шлёпается в волны. Но веревки, на которых висели сдутые шары, запутались в высоковольтных проводах, что вызвало короткое замыкание. Целый район Лонг-Бич остался без электричества. Фары светят, буруны белеют, катера мчатся! Его вытраливают из воды и начинают отдирать от стула. Врач щупает пульс на шее, смотрит в зрачки, суёт в нос нашатырь, колет кофеин с глюкозой и релаксанты в вену. Как только врач отворачивается, пострадавшему вливают стакан виски в глотку, трут уши, бьют по морде, и лишь тогда силами четырёх матросов разжимают пальцы и расплетают ноги, закрученные винтом вокруг ножек стула. Врач со всех сил проводит массаж сердца:под этой пыткой Ларри начал приходить в себя, самостоятельно стучит зубами и улыбается, когда в каменные от судороги мышцы вгоняют булавки. И, наконец, произносит первое матерное слово.
Жизнь снова налаживается.